V. Недавнее прошлое.  

Исследования целебных источников. Приезд Императора Александра I. Военные поселения. Бунт поселян. Открытие курорта. Конец солеварения. Возвращение из Тихвина иконы Богоматери. Последние события. Приезд Государя Императора Николая Александровича. Патриарх Григорий. Вторая отечественная война.  

Окончилась тяжелая кровопролитная война. Много добычи и пленников досталось на долю победителей. По всем городам были разосланы несчастные, изнуренные голодом, холодом и военными невзгодами французы. Присланы были пленники и в Руссу, a вместе с ними в городе появилась холера. Многих пленников скосила она, а потом пе­ребралась на горожан (1813 г.). Наконец, стихла болезнь, и город успокоился. По-прежнему потекла тихая мирная жизнь.

Между тем Старой Руссой начинают интересоваться уче­ные. Обратил внимание на воду и почву старорусскую доктор Гааз (1815 г.), и признал ее целебною от многих болезней. Поговорил он об этом в столице, но без успеха. Местные горожане знали о целебности старорусских источников и до исследований; ходили они на источ­ники, обмывали водою раны, больные руки и ноги, и во­да помогала. Но не пришло еще время для общего пользования ее целебными силами. А для Руссы близко было другое время, когда она стала в центре военных поселений.

9 июля 1823 года город украсился по-праздничному. Ожидали старорусцы приезда Государя Императора Александра Павловича. Дружною толпою собрались они вечером к Петербургской заставе с головою Павлом Калиновичем Бычатиным. Было уже около 7 часов вечера. Вдали показался царский поезд. Наконец Государь подъехал к заставе, ласково улыбаясь на приветствия встречавших. Хотели было горожане на себе везти царский экипаж, да Государь не пожелал этого и без остановки проехал к городскому собору. Там его ожидало духовенство с большею частью горожан. Со всех колоколен несся торжественный звон. В соборе отслужили молебен, духо­венство поднесло Царю икону Старорусской Божией Матери, и вслед за этим Государь отправился отдохнуть от дороги в дом горожанина И. М. Сомрова. Было уже поздно. Город красиво убрался разноцветными фонариками...

На следующий день Государь принял городскую депутацию с хлебом-солью и долго беседовал с горожанами о нуждах города. Тут узнал он, что жители много терпели от соленой воды, которая портила воду в реке. Успока­ивая горожан, он сказал: «Хорошо, я прикажу управляю­щему отвести излишнюю воду особым каналом». Побеседовав с горожанами, Государь отправился осмотреть самый город. На всякую мелочь он обращал внимание. Побывал в воспитательном доме, остроге, солеваренном заводе; за ним всюду следовал граф Аракчеев. В 9 часов вечера дорогой гость отправился в обратный путь при несмолкаемых криках воодушевленных горожан.

Не напрасно приезжал государь вместе с графом Аракчеевым в Руссу. Давно уже думал он о преобразованиях на Руси. Война 1812 года обнаружила много недостатков в армии и показала, как трудно содержать госу­дарству необходимые войска. Долго думал государь, как бы составить хорошее войско с меньшими затратами на него, и наконец решился исполнить мысль, являвшуюся ему не раз и в прежние годы, не отрывать солдат от земли, а обу­чать их военному строю на месте. Горячо ухватился за эту мысль Государь. Напрасно уговаривали его добрые советчики — герои Отечественной войны Барклай-де-Толли, Дибич, Сперанский и другие. Не послушал их государь, поддержанный в своих мыслях Аракчеевым. «Хотя бы пришлось уложить трупами дорогу от Петербурга да Чудова, все равно военные поселения будут... Я уже справлялся с более трудными делами и желаю, чтобы мне повиновались в этом», — возражал он добрым советам. Один Аракчеев одобрил думы царские и со всею горячностью принялся за их исполнение ¹).

¹) Даже больше того, когда впоследствие военные поселения оказались на деле несбыточной мечтою, он поддерживал государя, не знавшего истинного положения дел, доставлял ему ложные сведения. Везде начались бунты исстрадавшихся поселян, а Аракчеев доносил, что все обстоит благополучно.

Скоро появилась планы новых преобразований. Пригляну­лась Государю Русса с окрестностями, и здесь задумал он прежде всего устроить поселения. Уже в 1820 году 5 марта приезжали в город, по приказанию графа, 4 штаб-офицера и 4 обер-офицера с полковником Паренсовым, чтобы на месте решить, как лучше выполнить мысли Государя. Составили они проекты преобразований. Побывал после этого в Руссе Государь, встреченный так радостно народом, и на следующий год город был передан в ведомство военных поселений, а уезд приписан к Демянску.

По всему уезду были расквартированы войска, которые должны были впредь комплектоваться и продовольствоваться на счет крестьян. Сами крестьяне были зачислены в военных поселян и подчинены военному управлению, а сы­новья их записывались в кантонисты, которыми пополнялся комплект войск. В известные дни поселяне должны были собираться в назначенные места на ученья, а остальное время они занимались сельским хозяйством. Причем, вся жизнь крестьянина и работа его ставилась в строго определенные рамки, из которых он не мог выйти; а это было почти невыносимым бременем для хлебопашца ²).

²) В 1824 году, а 20 февраля 1825 г. утв. штаты воен. упр.

Призамолкла при новых порядках Городская Дума, хозяйничавшая доселе по-своему в городе — все перешло в ведение военного начальства. Самоуправление было уничто­жено, хотя и оставался городской голова с гласными. Даже училище было отнято от городского управления. Зато везде спешно закипела работа. Много было собрано в городе военных поселян-рабочих, а в военных складах запасены всякие строительные материалы. За дешевую плату горожанам отпускался лес и камень, а еще дешевле брали рабочие за работу. Удобно было строиться. Давала горожанам даже деньги в долг на постройки. Оттого много домов было выстроено в эти годы.

Хорошо строили подневольные рабочие. Строго следило за ними военное начальство. И беда, если рабочие плохо выполняли свое дело — они были обязаны тогда без всякой платы переделать все заново. Много сделано было построек в это время и для самого военного ведомства. Не­далеко от берета реки, по Александровской улице, стали строить громадные казармы для войск с высокою круглою сторожевою башнею. А по Успенской улице вытянулось громадное здание манежа, заняв почти целый городской квартал. Всюду кипела работа. Целые дубовые леса подвозились к го­роду военными рабочими, а на кирпичных заводах спешно заготовляли крепкий хорошо обожженный кирпич.

Здания, построенные в те годы, отличаются выдающеюся прочностью. Кирпич до того закален, что его трудно расколотить. Все стены, кроме того, скреплены еще железными связями. Таков, например, манеж, вмещавший в своих стенах целый полк, так что в зимнее время там производились парады и ученья. При своей громадной величине он отличался чрез­вычайною простотою и прочностью. Это здание тянулось в длину 78 сажен и в ширину 17 сажен. Посредине его не было ни одного столба для поддержки потолка, а весь потолок и крыша как бы висели над зданием, благодаря системе дубовых балок. Целый дубовый лес нужно было истребить для такого грандиозного сооружения. Покрыть был манеж толстым кованым железом. Стену его было чрезвычайно трудно проломать обычными средствами. Это было самое большое общественное здание в городе. Здесь устраивались нередко народные гулянья, давались представления и т. п., пока, наконец, пожар на Пасхе 1914 года не уничтожил его. Сгорел потолок и стропила крыши, но все ж и теперь развалины этого здания представляют цен­ность, как строительный материал.

Нелегко было в эти годы горожанам, а еще хуже военным поселянам под крепкою военною властью; нужно было делать все по приказу. Заботилось и опекало военное началь­ство всех и каждого. По-новому стал жить теперь город, под несмолкаемый треск барабанов и шум от воинских упражнений. Всюду на улицах кипела работа, строились дома, мостовые, проводились бульвары. Часто навещал город граф Аракчеев — посмотреть на дела свои, не раз побывал в нем в эти годы и Государь Николай Павлович. Прямо же после коронации он посетил Руссу проездом из Москвы в Петербург. С хлебом-солью встретили своего дорогого посетителя горожане, да Государь не остановился в городе на этот раз и, милостиво приняв дар, поспешил в север­ную столицу. На следующий год он два раза проездом побывал в городе. Сперва, по пути в Вязьму (27 июля), а потом, когда ехал из Варшавы, после коронации в ней. Подольше остановился в Руссе на этот раз Государь, чтоб посмотреть все. Отвели горожане Дорогому Гостю лучш­ий дом купца Бычатина.

Вечерело. Толпы народа собрались взглянуть на Госуда­ря, а он тем временем принимал представителей города. Тут еще явился к нему гонец с Турецкой войны — князь Чернышов — доложить об успехах оружия и передать знамя турецкой крепости Силистрии. Обрадовала эта весть Госуда­ря, взял он турецкое знамя, рассмотрел его и отдал на память будущим старорусским поколениям, чтобы хра­нилось оно в штабной церкви Св. Духа, туда же отдал он серебряное блюдо, на котором подносили ему горожане хлеб-соль ¹). Уже совсем стемнелось, когда разошлись горожане по домам .

¹) Ныне знамя находятся в полковой церкви, а блюдо в Духовской.

На следующий день, чуть наступило утро, Государь уже был на ногах и осматривал город. Интересовали его замыслы Аракчеева, а в Руссе они исполнялись по возможности в точности.

Внимательно осматривать все Государь и, наконец, прибыл на городскую площадь, где ожидали его выстроенные войска. Посмотрел он на развод войск и отправился в дальнейший свой путь... Приглянулся ему город с особыми поряд­ками.

Через три года он снова посетил Руссу — на этот раз с Великим Князем Михаилом Павловичем. Приехал Го­сударь заглянуть, как шли дела, да познакомить и князя с военным устройством города. Быстро окинул он город царственным оком и отправился дальше к Коростыни, где шли военные постройки. Думал Государь и еще не раз по­сетить город. Приказал купить на Красном берегу у коллежского советника Шмидта дом и переделать его на дворец на случай будущих приездов...

В Руссе как будто и стали уже привыкать к новым порядкам, хотя тяжеловато было порою... Слышалось даже глухое недовольство, да пока все шло тихо. Больше недовольных было в окрестных селах и деревнях, да помалкивали они до поры до времени. Пуще смерти боялись поселяне своих начальников. Боялись жестоких расправ. Запорют насмерть, если не послушаешься в чем-либо или оплошаешь... И хотя тихо, мирно было везде, но уже чуялось что-то неладное. Неспокоен был народ, он глухо волновался. А тут еще начались невзгоды...

Стояла весна 1831 года. Вздулись, разломали ледяной покров Полисть и Порусья с Перерытецею. Много воды было в этот год во время обычного разлива. Долго стояла она. Ка­залось, разливу уже нужно было окончиться, а вода с каждым днем прибывала. Реки больше и больше вздувались. Наконец, выступили они в пределах города из берегов, и всюду по улицам понеслись громадные льдины, разрушая встречное на пути. Не выдержали страшного напора мо­сты, и два из них — Никольский и Тихвинский — были снесены, а за городом у Коломца сбило даже ледорезы. Едва дождались старорусцы конца наводнения, а впереди их ожидали еще большие беды...

Наступило жаркое, сухое лето... Неспокойно было в народе. Стали поговаривать, что в округе пошла ходить хо­лера. На самом деле, страшная гостья появилась... Взволновался народ, а тут еще пошли слухи, что начальство да аптекари нарочно распускают болезнь... И без этого в Руссе было много недовольных порядками, а теперь их еще прибавилось. Начали искать виновников болезни и скоро нашли...

Дело было 10 июля... Один из офицеров гренадерского полка, подпоручик Ашенбфенер, гулял среди ржаных полей, а проходившему невдалеке мещанину Воробьеву пока­залось, что офицер рассыпал что-то по полю. «Так вот где причина болезни, — мелькнула у мещанина мысль. — Нужно представить господина офицера в полицию». Heдолго думая, Воробьев захватил подпоручика и привел в полицию. Конечно, с удивлением выслушали там жалобу мещанина, освободили офицера из-под ареста, а самого Воробьева арестовали. Прослышали об этом в городе и окрестных деревнях и еще больше заговорили об отраве народа на­чальниками. Так и чудилась простонародью всюду отрава. Прошел еще день...

Вдруг в лагерь военных поселян, который раскидывался за Успенскою церковью, прибежал запыхавшийся солдат и рассказал, как он своими глазами видел, что какой-то офицер рассыпал по полю отраву. Как один человек, мигом всколыхнулся рабочий батальон. А на самом деле, офицер, гуляя по полю, присел закурить трубку и как-то просыпал из кисета табак. Это-то и взволновало сол­дата... Мигом разнеслась по городу весть, что отравитель пойман, и тут же прибавляли, что начальством нарочно разослан приказ морить людей отравою...

Было уже около 10 часов вечера. Доложили о волнениях в лагерях поселян военному полицеймейстеру майору Манджосу, и полицеймейстер прямо же отправился к бушевавшим уже поселянам. Но только появился он в лагере, толпа окружила дрожки. Грозно закричал майор на бунтовщиков, а те не дали несчастному и докончить, стащили с экипажа и вмиг растерзали, потом бросили бездыханный труп на дрожки и со страшным криком двинулись на город. Кровь полицеймейстера возбудила их до крайности. Те­перь уже ничем нельзя было удержать разбушевавшихся. Добрались они с трупом убитого до городской площади, стащили его с экипажа и бросили в мучных рядах. Не успели еще бунтовщики двинуться дальше, как навстречу им показалась большая толпа мещан. Плотною стеною дви­нулись одни на других. Не хотели было мещане впустить в город бесчинников. Да все было напрасно. Не послушались их поселяне. Крепкая ругань завязалась между противниками, и, в конце концов, мещане отступили. Часть их соединилась с мятежниками. Поднялся еще больший крик. «Бей всполох!» — закричали в толпе, и над городом понесся протяжный, заунывный звон набата... Всполошились горожане... Некоторые подальше запрятывали свое добро, другие поспешили к площади…

Между тем в городе начались грабежи. Еще при вторжении в город после убийства полицеймейстера, часть бунтовщиков отделилась и набросилась на квартиры городового штаб-лекаря Вейгнера, убитого полицеймейстера и частного пристава Дирина... Зазвенели стекла в окнах. Попрятались несчастные обитатели, как могли, а грабители ворвались в дома и принялись хозяйничать. Тем временем, толпа посе­лян вместе с мещанами бросилась расправляться с городским начальством. Ворвались они в полицейское управление, а заодно разгромили все в строительном комитете, в квартирной комиссии, в городском общественном зале и казарме полицейских служителей. Ни единого стекла не оставили здесь громилы — всё побили, а стулья, столы и прочую мебель поломали и выбросали на площадь... Досадно было бунтовщикам, что не нашли ни одного начальника... Хлынули они тогда в Городскую Думу, Магистрат и Сиротский суд. Только здесь ничего не повредили, не тронули даже богатой городской казны (247594 р. 96 коп. в банковых билетах и 10066 р. 13 к. деньгами), зато отыскали штаб-лекаря Вейгнера. Как звери, набросились на несчастного бунтовщики.

«От них, лекарей, идет холера», — думалось толпе, и лекарь был буквально растерзан.

Наступила уже ночь, а разбушевавшиеся мятежники не уни­мались. На подмогу им явились еще военные поселяне Коростынского и Дубовицкого округов, расправившиеся со своими начальниками. Рев озверевшей толпы стоном стоял над городом. Все сокрушали погромщики, отыскивая своих начальников. Под горячую руку им попал председатель Экономического Общества генерал-майор Мовес. Любили его солдаты и горожане за веселый, приветливый нрав. Не имели они зла на доброго генерала, да в темноте не разузнали его, и кто-то из толпы ударил поленом по голове. Без чувств грохнулся оземь несчастный с раздробленною головою. Только тогда и увидели убийцы свою ошибку, но было уже поздно. На следующий день генерал в страшных муках отдал Богу душу свою. А толпа не остановилась. По всем улицам разбрелись мятежники, отыскивая начальников. Пытали слуг, да те и сами открывали убежища господ, и к утру в плену у мятежников оказались штаб-лекарь Богородский, частный пристав Дирин, майор Лорадзиев, капитан Шаховской и др. Надругались, как могли, бунтовщики над несчастными. Старались выме­стить на них все прежние обиды свои от начальства...

Рассвело, а шум и рев толпы не прекращались. Между тем, к стенам притихшего старорусского монастыря тай­ком пробирались несколько человек, где через улицу перебегут да шмыгнут в калитку, где и через забор перелезет... Это были несколько купцов с коллежским советником Шмидтом. Сговорились они просить Архимандрита, чтобы попробовал он уговорить мятежников. Добрались, наконец, необычные путешественники до монастырских ворот. Едва достучались они, — не хотели еще сперва и открывать им ворот. Боялись в монастыре, как бы не ворвались бун­товщики. Наконец, увидели купцы Архимандрита, упросили его поднять кресты и выйти на площадь поувещевать толпу. Послушался их смущенный Архимандрит Серафим, думал и сам он об этом. Из св. обители двинулось скромное религиозное шествие. Дошли до площади. Кольцом окружили мятежники Архимандрита, да сколько ни уговаривал он, не сдались разбушевавшиеся поселяне, и слушать не хотели они, чтобы прекратить мятеж и оставить в покое начальников.

«В корне нужно извести ворогов отравителей, — кричали в ответ на его слова из толпы. — Почто, отче, за­ступаешься за них!»

Так и ушел с площади Архимандрит, не сделав ничего. Вдруг кому-то из мятежников явилась мысль привести всех бунтующих к присяге, чтобы не изменять друг другу в случай беды. Понравилась всем эта мысль, и дружною толпою мятежники двинулись к монастырю. Вломились они в ворота, потребовали к себе Архимандрита. Вышел он и увидел, что сопротивление только больше возбудить толпу, потому решился для некоторого успокоения ее исполнить неразумное требование. Облачился он, взял монахов и с крестами отправился на площадь. Привели туда же несчастных пленников: Богородицкого, Дирина, Лордзиева и П1аховкого. Все приняли присягу, и начался беззаконный суд. Умоляли пленники отпустить их, называя себе невинными в отравлении народа. Тогда начались истязания, и судьи добились своего. Под страшными пытками несчастные огово­рили себя. Едва держась на ногах, они согласились со всем, что ни говорили истязатели, и суд окончился полным обвинением их в злонамеренном отравлении народа. Все показания пленников, по приказанию городового старосты — купца Андрея Григорьева, были записаны письмоводителем Василием Бочаровым, чтобы иметь, на всякий случай, доказательства законности суда и наказаний. При этом Богородский будто бы показывал, что ему прислан от дивизионного доктора Кустова и сдан при передаче госпиталя ящик с ядовитыми лекарствами, из числа коих часть в бумажке была найдена у него в кармане.

Дирин показал, что он знал злоумышление старорусского полицеймейстера майора Манджоса и лекаря Вейгнера об умерщвлении ядом людей г. Старой Руссы н нижних чинов 10-го военно-рабочего батальона под видом холеры.

Шаховский, капитан поселенного Киевского Гренадерского полка, показывал, что «8 июля сего года в 11 часов утра проезжавший мимо его квартиры в дом Черткова, майор Манджос пригласил его, Шаховского, прибыть немедленно к соляному озерку, где, встретясь с ним, просил взять у майора Розенмейера яд и бросить таковой в колодезь рабочего батальона, обещая Шаховскому, в награду за это, выхлопотать освобождение от суда. Не успев бросить в колодезь яд, он был задержан с ним схватившими ее военно-рабочими солдатами. В подсыпании отравы Шаховский подозревает ротных командиров: поручиков Савинского и Кашубского, как поляков, ненавидящих русских; и поручика Затоплинского, как друга майора Розенмейера».

У майора Сибирского Гренадерского полка Лорадзиева добились показания, что «он сам был соучастником в отравлении воды в колодцах и кушаньев, особенно огурцов, ядовитыми порошками, которые были им взяты, вместе с капитаном Нартовым, штабс-капитаном Доброскоковым и аудитором Савельевым, для умерщвления людей, из аптеки, и что соумышленниками его в этом были еще майор Манджос, лекарь Вейгнер и смотритель Полянский».

Долго шел суд с истязаниями. Наконец, несчастные должны были подписаться под страшными самообвинениями, а вслед за ними по принуждению подписались свидетели показаний — от бунтовщиков — уполномоченный фельдфебель Авдеев, от граждан — 13 купцов, 32 мещанина и пришед­шее на площадь для увещания духовенство: Архимандрит Серафим, иеромонахи — миссионер Симеон, ризничий Иона, Игнатий и Георгий, городские священники — соборный Светлов и Троицкий — Григорий Деворский.

Со слезами стыда расходились после этого многие горожане и духовенство с площади, а толпа, вместо того, чтобы успо­коиться, начала еще больше бушевать. На площадь привели новых пленников — майора Розенмейера и капитанов Балашевича и Хамова.

Без всякого суда бунтовщики набросились на несчастных,  началась дикая расправа. Градом полетели в них булыжники и грязь. Пленники, обливаясь кровью, упали, а обез­умившая толпа продолжала разворачивать мостовую и забрасы­вать каменьями уже бездыханные трупы. Ни живы, ни мертвы стояли невольные виновники расправы — Богородский, Дирин, Шаховский и Лорадзиев, но ничего сделать не могли. С ужасом они ждали своей очереди, но вожаки бунта порушили, что лучше оставить их до поры до времени, чтобы иметь, на всякий случай, свидетелей законности кровавой расправы над Розенмейером, Балашевичем и Хамовым. И спасшиеся от смерти пленники были закованы в кандалы и посажены под караул.

Между тем, на площади появился купец Михаил Попов (Пеганов) с двумя новыми пленниками, которых он отыскал в своем саду. Это были половник Менделеев и чиновник VI класса Борис Лукич Сергеев. Со злорадным криком встретили мятежники новые жертвы. Но у пленников нашлись защитники. Многие из мещан пробрались к месту суда, свидетельствуя о доброте подсудимых, а два купца — Иван Яковлевич Худяков и Яков Дмитриевич Булин упали пред толпою на колени, умоляя пощадить своих добрых начальников. Перечислили защитники много случаев доброты, оказанной пленниками горожанам, и мятежники смилостивились.

«Ежели так, берите их на поруки, да смотрите, головой ответите за них, если повинны в чем окажутся», — заговорили заправилы мятежа. Как будто и им стало со­вестно убивать добрых начальников. Вдруг у полковника Менделеева в кармане нашли пузырек с лимонною кислотою. (Он был очень полный и пил кислоту для утоления жажды во время сильной жары). Этого было до­статочно, чтобы толпа опять набросилась на него. Да полковник не растерялся. У всех на глазах он выпил кислоту, чтобы доказать, что это не холерный яд. Тогда уже без всяких пререканий, с шутками, мятежники отпустили пленников на поруки, а сами решились идти громить аптеку, находившуюся как раз против площади. Кто-то подал мысль — заставить аптекаря отведать всех снадобий, какие были у него в аптеке. Мигом заголосили все то же самое и ворвались в аптеку.

Бледные, дрожащие от страха, встре­тили там бунтовщиков аптекарь Пульс и провизор Ольдекоп. Толпа напирала, и аптекарь, выбрав удачный момент, выпрыгнул в окошко. На улице его подхватили другие мя­тежники, и несчастный был растерзан. В аптеке про­изошло небольшое замешательство. Воспользовался этим Ольдекоп. Схватил он со стены заряженное ружье и выстрелил в упор в наступавшего на него мещанина Михаила Попова. Убитый наповал мятежник, как сноп, грохнулся на землю. Отхлынула тогда толпа из аптеки, а храбрый провизор, выбежал в другую комнату, оттуда на чердак и скрылся в дымовой трубе. Бросились искать его опомнившиеся от неожиданности бунтовщики, но не нашли. Зато ничего не оставили они в аптеке — все переломали и перебили, а лекарства выбросали на улицу.

На площадь, тем временем, привели новых пленников — квартальных надзирателей Севастьянова и Деньщикова, н гро­милы, оставив караульных около аптеки, бросились к ним. Опять начались на площади пытки и истязания, и, в конце концов, полицейские были растерзаны.

Было уже около 6 часов вечера. Провизор Ольдекоп все еще сидел в своем убежище. Вдруг как-то неудачно он повернулся и задел за курок ружья. Грянул неожиданный выстрел, и мятежники, услышав его, отыскали убежище. Храбрый провизор не дался без бою. Сделал он еще несколько выстрелов. Наконец, ружье было выбито из рук, несчастный был вытащен на улицу и тут разорван на части. Еще более разбушевалась после этого, как будто притихавшая уже, толпа. Отыскали еще начальников — отставного майора Болотникова, фортмейстера Добровольского, штабс-капитана Браунса и других. Че­го только ни проделывали с ними громилы, но все же оставили в живых. Подверглись еще истязаниям — купец Силин с семейством, чертежник Захаров и много жен­щин, порицавших мятежников, а полицейский надзиратель Пахомов так и пропал без вести. Вероятно, его утопили еще в первую ночь бунта.

Вечерело... Потише стало в городе... Уныло выглядели разгромленные мятежниками дома. Особенно пострадали дома купцов Плылова и Пересецкого, где жили Вейгнер и Манджос. На площади валялись неубранными трупы несчастных жертв бунта. За городом продолжались грабежи. Мятежники добрались даже за 15 верст от города до имения помещика Александрова, около села Новинки. Разгромили они имение и, нагруженные тяжелыми ношами всякого добра, вернулись в город, а тут припрятали награбленное по домам да подвалам, или закопали в садах и огородах.

Между тем к городу приближались войска. Еще утром от старорусского бургомистра Василия Балахонцева поскакал в село Коростынь к генералу Леонтьеву гонец с тревожными вестями. Как только услышал генерал о бунте, немедленно собрал баталтоны 3-го Карабинерского полка и двинулся к мятежному городу. В 11 часов ночи первый сводный батальон, под командою майора Ясинского, уже вступил в Руссу. Порядок в городе прямо же установился сам собою. Совсем призатихли мятежники. Попря­тались все они — кто в казармы, кто по своим домам. А прибывшие войска прежде всего оцепили город. Военные караулы заняли все выезды...

На следующий день генерал начал расследование о бунте. Много военных поселян он заковал в кандалы, не помиловал и горожан. 32 купца и 90 мещан были посажены под арест. Правда, после генерал освободил 18 человек, 19 были освобождены по царскому манифесту, а остальные жестоко наказаны. Всех их отдали в арестантские роты, а предварительно, большая часть публично наказаны шпиц­рутенами, или розгами.

По военному расправила с неспокойными горожанами и поселянами генерал; казалось, что народ должен был успокоиться, да не тут-то и было. Неспокойные горожане жестоко отплатили генералу за его строгости...

Прошло только 10 дней, и в городе снова вспыхнуло возмущение. Хотя и спокойно было по виду в городе в эти дни, а на самом деле, горожане и поселяне, пораженные крутою расправою, глухо волновались. Холера косила все больше на­рода, и слухи об отравлении его начальниками пошли на­стойчивей. Наконец, не сдержались поселяне Дубовидкого и Коростынского округов. Припомнилась им присяга на площади — не изменять друг другу, и, возбужденные до край­ности разговорами об отраве, они двинулись на город, чтобы порешить во что бы то ни стало с начальниками. Заволно­вались недовольные и в городи, узнав о бунте поселян. Около Александровского моста, по приказу генерала Леонтьева, собрались все войска, бывшие в городе, чтобы не допустить мятежников переправиться через реку. Вывезли сюда же пушки. Приблизились к мосту взбунтовавшиеся поселяне. Навстречу им через мост направился адъютант генерала. На минуту толпа остановилась, тем более что и страшно было идти против грозных орудий. Адъютант от имени генерала предложил недовольным прислать в штабную квар­тиру представителей для переговоров. Мигом были выбраны представители от поселян, и вместе с адъютантом они отправились через мост, а за ними хлынула вся толпа... Растерялись артиллеристы, да им и не хотелось стре­лять в своих же, поэтому приказ стрелять не был выполнен ¹).

¹) Артиллерийская команда тогда состояла из бывших кантонистов военных поселян.

Как будто не слышали того же приказа и карабинеры, стоявшие у моста, а толпа, тем временем, без за­держки переходила реку по мосту, оттеснив стоявшие около войска. Наконец, штабная квартира, помещенная в первом доме, налево от моста, была окружена со всех сторон возбужденными мятежниками. Бунтовщики уже готовы были вломиться в самый дом, чтобы расправиться с генералом-усмирителем первого бунта, как он сам подо­шел к окошку, чтобы поувещевать толпу. Градом полетели в него каменья. И несчастный, обливаясь кровью, от удара камнем в голову упал. Со зверским криком бро­силась толпа в дом, и начался безобразный грабеж. Тащили все, что было можно, а остальное разбивали и ломали. Некоторые добрались до раненного генерала, добили его, над­ругались над его трупом, стащили с него даже одежду и сапоги... Потом по всему городу рассеялись толпы погромщиков.

Но и среди них появились защитники мирных горожан и добрых начальников. Лишь только начался разгром штабной квартиры, от толпы отделился небольшой отряд военных поселян, человек в 20. Направились они по Александровской улице, подошли к дому генерала майора Гербеля, вошли во двор, взяли колья и начали их заостривать. Генерал тогда был на войне с турками, а дома оста­валась одна его жена. Испугалась она, увидев на дворе толпу народа, да оказалось, что эти поселяне явились защитить, в случае нужды, жену доброго, справедливого началь­ника. Целые два дня дежурили поселяне около дома.

Тем временем к городу явились войска из Медведя ¹). Присмирели мятежники. Одна теперь была у них мысль — спастись от расправы. А расправа началась еще строже прежней. Много было заарестовано горожан, да приневолены были все они в наказание содержать арестантов на свой счет. 13340 р. 75 коп. истратила на это Городская Дума. Принуждена была она починить за городские деньги все поломки, сделанные в присутственных местах, и, в конце концов, заготовить для заключенных 500 пар кандалов, 65 оконных железных решеток и 10 железных запоров. Не одна тысяча рублей ушла на все это из городской казны. (2865 р. 72 к.).

¹) В 65 в. от города.

Присмирела Русса после крутой расправы. Военное начальство стало применять еще больше строгостей, а к поселянам, чтоб неповадно выло заводить мятежи, был переведены еще новые войска на содержание. И еще тяжелее стало кре­стьянству под крепкою властью.

В городе по-прежнему только и слышен был бой барабанов да военная команда, — а остальное как будто все замерло, остановилось.

Военное начальство, между тем, принялось с большою энергиею за благоустройство города. Всюду опять началась спешная работа. Нужно было куда-нибудь применить силу военно-рабочих батальонов, и начальники нашли дело. По берегам рек в городе появились бульвары, по улицам строились мостовые, мостилась даже вся дорога от Руссы до Новгорода. На Соборной стороне перестраивали собор и колокольню, а рядом строился большой корпус для больницы, богадельни и воспитательного дома. На всех главных улицах были поставлены керосиновые фонари.

Закипела в эти же годы работа и на опустевших юго-восточных пустырях города. Еще в 1815 году доктор Гааз исследовал бившие там из-под земли соленые источники. В 1828 году сюда же для исследований явился другой ученый — доктор Раух. Старорусская вода была признана оба раза целебною от многих болезней. Задумал тогда Раух устроить лечебницу, тем более что старорусскую воду стали уже выписывать в Петербург для лечебных целей. Доложил он о результатах своих исследований военному ми­нистру, прибавив, что старорусские воды могут с успехом заменить собою заграничные источники, если устроить около них специальную лечебницу. Обратил на это внимание министр и приказал составить проекты построек, необходимых для устройства лечебницы.

Скоро планы были готовы и утверждены. Казна откупила все частные владения около источников, и в 1838 году появилось уже первое здание для ванн воле так называемого Директорского источника. С этого момента для города начался новейший период его истории. Для него открылись новые пути для процветания и развития, но настоящее-то его было все еще мрачно. Подавленность чувствовалась всюду, хотя везде без остановки шли постройки, и город по виду украшался. В этом отношении для Руссы не напрасны были времена военных поселений ¹).

¹) В одном 1832 году было построено по Алабушеву каналу — 3 каменных, 2 полукаменных и 4 деревянных дома; по Крестецкой улице 4 каменных и 5 деревянных домов и в прочих частях города 10 каменных, 6 полукаменных и 29 деревянных. Кроме того на Петер­бургской улице в том же году было выстроено 12 каменных кузниц.

Военное начальство понуждало горожан делать много нововведений. И город, напрягая свои силы, выполнял все, в чем видели его пользу представители — гласные Городской Думы, хотя многое они и отклоняли, не находя средств для осуществления всех проектов ²).

²) Так отклонен был проект постройки моста через Порусью и Перерытицу о трех рукавах, потому что Дума сочла такой мост излишнею роскошью. Предполагалась также постройка 3-этажной город­ской ратуши с помещением в нижнем этаже пожарной части с наблюдательною каланчею поверх крыши, но и этот проект не был принят Думою.

Устроен был в эти годы даже водопровод. Военное на­чальство предложило вырыть колодцы, но Думе показалось это очень дорого, и она решила провести воду в город из Дубовицких источников, проложив туда деревянные трубы. Так была доставлена в город чистая питьевая вода, а до того времени горожане всегда страдали от недостатка ее. Речная же вода из Полисти имела солоноватый вкус, а в Порусье и Перерытице вода была испорчена от всевозможных гниющих растений ³).

³) Но и в настоящем случае Городская Дума поскупилась. Военное начальство предполагало провести воду в центр города, и для этого продолжить трубы через Полисть, а Дума сочла это предложение излишне дорогим.

Так почти насильно обстраивался и украшался город, а жизнь шла по-прежнему, мало в чем отступая от пере­житого былого. Невзгоды опять порою набегали на город. То наводнения, то болезни много причиняли по-прежнему вреда Старой Руссе. А холера стала почта обычною гостьею города — она была и в 1840, 1841, 1842, 1848, 1853, 1854 годах и каждый раз уносила много жертв. Старорусцы уже как будто стали привыкать к своей страшной гостье и без­участно смотрели, как болезнь вырывала жертву за жер­твой. Не предпринимали горожане ничего, чтобы как-нибудь защитить себя от болезни, и только в 1853 году первый раз Городская Дума отпустила немного денег в ведение холерного комитета для борьбы со страшною гостьею. Два раза за это время и вода причиняла городу несчастья (1837, 1849).

Так жил город под барабанный бой со своими скорбями и заботами. Порою только оживлялся как будто и горячо, без всяких понуждений принимался за какое-ни­будь дело. Отзывчива, как и всегда, была Русса на различ­ные события в жизни отечества.

Шла Крымская война, и Русса, как только могла, старалась помочь родине. Купцы собирали деньги, (22361 р. 50 к.), а из мещан набралось 60 человек добровольцев, которые, поступив в ополчение, обмундировались на счет города и отправились на поля сражений.

Во время этой войны скончался государь Николай Павлович, и на престол Российский вступил Император Александр Николаевич 2-й. Высокий патриотический подъем пе­реживали горожане в эти годы. Война подняла их дух, а еще больше воспрянули они с восшествием на престол нового Государя. В чувствах любви и преданности своему Царю, они выбрали депутацию (А. И. Сомрова, А. В. Земскова, Н. П. Дьячкова, И. И. Дьячкова и Кудряшова) и отправили в Цар­ское Село приветствовать Государя, поднести Ему с Супру­гою хлеб-соль.

На Руси начались реформы. Скоро коснулись они и Руссы. Давно уже все убедились в несбыточности мыслей о воен­ных поселениях, видел это и Государь. Думал он иначе устроить дело о наборе и содержании войск. И Русса, наконец, по царскому указу, была передана из ведомства военных поселений гражданскому. С тех пор она стала уездным городком Новгородской губернии. По-прежнему в ней стала ведать всем внутренним распорядком и благоустройством Городская Дума.

Так окончился тяжелый период в истории Старой Руссы, продолжавшийся тридцать пять лет. Много воспоминаний оста­лось об этих временах, много и теперь еще ходит легенд и рассказов о них и строгих военных начальниках. Правда, это было недавно, всюду еще стоят памятники этого времени, простые, массивные, строгие, как строги и крепки были их инициаторы, — начальники во глав с самим графом Аракчеевым.

Военное начальство понемногу стадо передавать все, что было понаделано в течение тридцатипятилетнего хозяйни­чанья — постройки, городскую казну городскому голове — купцу Сомрову, оставив себе только военные постройки на Коломце да обширные каменные казармы со сторожевою башнею за монастырем и по Красному берегу, где разместился полк солдат.

Новое время наступило для города. Старая Русса теперь уже совершено была непохожа на древний город солеваров, славный по всей Руси. Солеварение замирало. Напрасно казна отпускала большие деньги, чтобы поддержать старинный промысел. Напрасно строились новые градирни и варницы. Дело с каждым годом шло хуже и хуже, а выварка соли обходилась дороже. Подорожали дрова, а прежний способ добывания со­ляного рассола через вымораживание был забыт. Пустынно было на соляном завод, хотя и тянулись там на целые версты высокие градирни. Ленивее шла работа и в варницах. Частные лица совершенно оставили солеварение. Не приносило оно теперь уже никакой выгоды, а наконец, и казна отступилась от этого дела.

По Высочайшему повелению, Старорусский солеваренный завод (1957 г. 16 марта был дан указ, а к 1 июля того же года) был закрыт, ка­зенные работники переведены в Олонецкие горные заводы, офицеры и инвалидная команда завода перечислены в военное ведомство, а соль и постройки приобретены по Высочайшему повелению удельным ведомством. После этого удельное ведомство сдало завод с постройками (за исключением 6 жилых домов, предназначенных для квартир чиновников удельной конторы) на 12 лет в аренду г. Мокееву за 15000 рублей в год.

Когда окончилось арендное время, все было распродано — и машинные дом, и кузницы, и жилые дома, и каменные варницы, и сараи для склада соли. Так закончено было в Старой Руссе солеварение — старинный исторический промысел города. Много веков оно было главным занятием горожан, благодаря которому жилось подчас богато и привольно. Вместе с этим славное былое кануло в вечность.

На смену ему явилось в жизни города новое и опять же от соляных источников — благодетелей старорусских. Опять от них иначе забилась жизнь в Старой Руссе. Прознали и убедились ученые в целебности их, и потянулись в Руссу больные в надежде вылечиться от недугов при помощи чудных свойств старорусской воды.

Открылось к этому времени и удобное сообщение со столицею. В 1861 году от Новгорода по озеру Ильменю, Ловати и Полисти до самой Руссы пошли вервые пароходы. С тех пор каждый год стало приезжать все больше и больше больных. Зато оживал город по летам, когда наезжали в него больные со всех городов со своим семействами. Стали посещать город для лечения даже чины царского семейства. В 1865 году 23 июля прибыли Великие Князья Владимир и Алексей Александровичи. Приукрасился древний город ради высоких гостей, и все лето прошло весело, незаметно. Старались радушные старорусцы развлекать и веселить своих гостей. Почасту в праздники устраивали они то народные хороводы, то катанья на лодках по реке ¹).

¹) Вел. князь Владимир Александрович жил в царском путевом дворце на Красном берегу, а Алексей Александрович — в доме купца Суханова, у Александровского моста.

7 августа Великие Князья окончили курс лечения и, провожаемые горожанами, отправились в обратный путь. Через несколько дней после этого сам Государь Александр Николаевич прислал старорусцам благодарность за усердие и преданность к детям его. Обрадованные царскою благодарностью горожане повесили портреты Дорогих Гостей в Городской Думе, а в сентябре многие представители города получили в благодарность от Великих Князей золотые, усыпанные бриллиантами, кольца с вензелями. Не забыли Князья и после этого Руссы...

Благодетелен был приезд их для развития старорусского курорта. Больше внимания теперь стали уделять Старорусским водам, да и начальники вод все силы прилагали, чтобы устроить все лучше. Стали приезжать теперь в Руссу и другие члены царского семейства ²).

²) В 1868 году тут были Константин и Димитрий Константивичи, а в 1883 г. — Великий князь Евгений Максимилианович Романовский, герцог Лейхтенбергский с супругою.

Город оживлялся. Приемы Высоких Гостей м ежегодный съезд больных и дачников пробудили его мирную  свячку.

А на Руси без остановки производились все новые и новые преобразования. Было введено уже земское самоуправление (1865 г.) и мировые суды. Все эти преобразования вносили новую струю в жизнь города. Наконец, в Руссе было объявлено новое городовое положение Императора Александра и открыта Городская Управа (1871 г. 4 июня).

С благодарностью отнесся город к Великому Царю, и, когда услышали старорусцы о чудесном спасении его от злых людей, в память этого они выстроили церковь св. Александра Невского. Но государь все же был злодейски убит.

Всколыхнулась тогда вся Русь от ужаса. Поражены были и старорусцы. Любили они Государя, благодетеля своего, и в первом же собрании Городской Думы порешили построить у Александровского моста часовню, чтобы поминался он вечно там. (Один из горожан прямо же пожертвовал на это дело 1000 руб.).

Мирно покатилась после этого жизнь города. Успокоился он от волнений и невзгод, и захотелось старорусцам во что бы то ни стало вернуть свою древнюю святыню — икону Богородицыну, привезенную из греческой земли на благословение городу. Давно была отдана эта святыня в Тихвин для защиты города от мора, да так и осталась там. С того времени постоянно думали старорусцы возвра­тить древнюю святыню, но ничего не могли поделать.

Начиная с 1805 года, они просили и умоляли высшее духовное и светское начальство о возвращение иконы. Но все было напрасно. Каждый раз являлись какие-нибудь препятствия, и только теперь пламенное желание исполнилось. Помог старорусцам Августейший главнокомандующий войсками Петербургского военного округа Владимир Александрович, и просьба горожан была уважена. Сватая икона в торжественном шествие была перенесена из Тихвина и помещена в старорусском Спасо-Преображенском монастыре. Город стал жить под покровом Царицы Небесной. К Ее иконе поспешили теперь старорусцы во всякой скорби своей. С этою святынею своею стали совершать они крестные ходы около города.

Много событий случилось в последние годы. Порою по­жары нарушали покойную жизнь города. Несколько раз огонь бушевал то в одном, то в другом конце его. В 1883 году пожар истребил много домов по Крестецкой и Ильинской улицам, а в 1898 году пламя разбушевалось на Красном берегу, захватив большое пространство, застроенное богатыми купеческими домами. Не было сил бороться с ужасною стихиею. Огонь уничтожал все встречавшееся на пути, пока, наконец, не насытился. Несколько ночей подряд зарево пожара освещало окрестные деревни, а дым с пожарища валил целую неделю. После погорела еще чуть не вся Троицкая улица. Только пепел да развалины от печей оставались на месте деревянных домов. Много погорело еще в 1906 году на Гостинодворной и Булиной улицах.

Скоро отстраивалась Русса каждый раз после пожаров. Еще лучшие хоромы вырастали на месте погоревших домов, и город, несмотря на несчастья, украшался. Только об одном невозвратном останется на долгие годы сожалеть — о громадном полковом манеже, лучшем памятнике Аракчеевских времен. Уже в 1914 году, на Пасхальной неделе сгорел он.

Совсем почти исчезли в эти годы напоминавшие о былом Старой Руссы — градирни, которые тянулись за городом. Мало-помалу их разбирали, и теперь осталось только одно здание да пни, расположенные правильными рядами там, где кипела добыча соли — драгоценности старорусской. На един­ственной уцелевшей градирне и варнице еще вываривается соль, но не для пищи, а для лечебных целей, для составления соляных ванн. Жалко как-то смотреть на эти остатки былого, да на разбросанные по всему солончаковому полю холмики, образовавшиеся из всяких соляных отбросов. Еще видны всюду озера и каналы, служившие для запасов соленой воды. Теперь все здесь спокойно. Только подземные ключи, по-прежнему, неутомимо шумят и бурлят, выбрасывая на земную поверхность соленую воду, а на пути ворочают они колеса нескольких мельниц.

В другом конце города забилась в настоящее время жизнь. Русса умерла, как город солеваров, и воскресла как курорт — лечебница всевозможных болезней. Опять, вы­ручили ее соляные источники. Украсилась юго-восточная часть города роскошными зданиями для ванн и другими построй­ками, раскиданными среди большого тенистого парка. Украсился за последние годы и самый город. Многое в нем изменилось. Почти по всем улицам устроена каменная мостовая, на углах их появилась газовые — керосино-калильные фонари. Посредине площади поднялась водопроводная башня а из нее по домам горожан проведена вода. Появился телефон, связав нитью проводов многие дома. На берегу старой Порусьи, превратившейся ныне в грязную канаву, полную гниющих отбросов, строится здание для городской станции электрического освещения.

Но самое главное — в Руссе умножились учебные заведения. С давних пор в городе было одно приходское училище, устроенное по желанию Импе­ратрицы Екатерины, потом, в 1805 году, появилось рядом с монастырем духовное училище, появилось затем несколько школ при церквах и высшее начальное училище. Наконец, на берегу Полисти у самого моста была устроена женская прогимназия (18 марта 1856 г. был дан указ, а 30 августа 1873 года она была открыта). Теперь прогимназия преобразована уже в 8-классную гимназию и по­мещается в собственном здании по линии общественных учреждений на Торговой площади. Становится тесным и это здание, так как наплыв учащихся с каждым годом становится больше, и младшие отделения гимназии уже переведены в другое здание.

Открыто в городе и реальное училище. Долго хлопотали о нем старорусцы, — большая нужда была в училище. Теперь оно помещается в 3 зданиях, разбросанных по городу, а на Крестецкой улице стоит громадное здание, предназначенное для этого училища, но, по-видимому, а отделку его не хватило средств.

Между тем город, благодаря постройкам и нововведениям, много задолжал, а многое из задуманного остается предметом желаний на будущие времена.

В последнее время появилось в нем несколько новых заводов, главным образом, для обделки дерева. По обоим берегам Полисти понастроены они. На правом бере­гу реки, там, где целые кварталы когда-то занимал громадный сад купца Сомрова, славившегося своим богатством, превратившийся потом в прекрасный городской сад, выросла (1909) целая фанерочная и мебельная фабрика. Закрылся городской сад со всеми увеселениями, и на месте вековых великанов дубов да лип появились здания со стеклянными верхами, задымила труба, и тысячи рабочих оживили пустынные улицы. А еще в 1896 — 1897 годах город был соединен ширококолейною железною дорогою от Бо­логое до Пскова ¹).

¹) Несколько раньше (1878 г.) было открыто железнодорожное сооб­щение между Старою Руссою и Новгородом.

Между тем, Русь переживала тяжелое время. Недавно окончилась победоносная война с Китаем, а с востока на­двигалась на нее новая гроза, собирались и над самою стра­ною темные тучи.

Япония напала на русские владения и объявила войну. Тя­желая была война у берегов Тихого океана. Уже много бойцов сложило свои головы за Русь Святую. Один за другим отправлялись полки на Маньчжурские сопки. Настала очередь и для старорусского Вильманстрандского полка. Сам Государь Император прибыл тогда благословить воинов на борьбу с далеким врагом. Прибралась,  приукрасилась Русса к царскому приезду. Встрепенулись горожане в ожидани Царя.

Стоял ясный солнечный день (5 июня 1905 года). Город украсился флагами и арками из зелени. С раннего утра много народа, разодетого по-праздничному, стояло на улицах в ожидании царского прибытия. На вокзале собра­лись представители города. Собор был полон народа. К станции подошел Царский поезд. С хлебом-солью встре­тили Государя Императора горожане; в городе со всех колоколен раздался торжественный звон, а народ, стоявший густыми толпами по обеим сторонам Петербургской улицы, приветствовал Царя своего громовыми криками «ура!!!».

Прежде всего, Государь направился к собору, где встречало его все городское духовенство во главе Преосвященным Епископом Тихвинским Феодосием. В соборе он преклонил колена пред чудотворною иконою Старорусской Божие Матери, выслушал молебен и обратился с вопросом о том, как древен этот собор. О. Настоятель собора дал ответ. Спросил еще Царь — кто бывал в нем из Государей и, выйдя из собора, отправился к войскам. Полк стоял в полной готовности там, где когда-то возвышались градирни, а те­перь раскидывается громадное пустопорожнее место. Было жарко. Государь сошел с коня, с краткою речью обра­тился к воинам и благословив их св. иконою. Потом он обошел все ряды и, сев на коня, подъехал к беседке, а полк прошел перед Ним церемониальным маршем... Длинными рядами потянулись взводы, роты, батальоны; за ними загромыхали зарядные ящики, кухни и полковые обозы. Все осмотрел Государь, всем говорил Царское спа­сибо за службу верную, за сноровку военную, за выправку молодецкую. И радостно проходили и молодые солдаты, и бородачи запасные, всматриваясь в дорогие черты Государя, может быть, первый, да и последний, раз в жизни.

Так благословил Государь Старорусский полк на ратный подвиг. Потом он заехал в монастырь, приложился к иконе Богоматери и, провожаемый раскатами русского «ура» отправился в Новгород благословить Новгородские полки.

А старорусский Вильманстрандский полк, получив благословение от Царя, бодро, радостно двинулся в далекий путь — исполнить свой воинский долг, и многие из Вилманстрандцев сложили свои буйные головы на далеких сопках за царя своего и за родину.

А пока воевали они вдали от родных полей, на Руси поднялась страшная буря. Начались беспорядки. Слышно стало — везде забушевал народ, стал грабить и жечь именья богачей. Забушевали в столицах рабочие толпы. Только Русса присмирела в эти годы. Не поддалась она общему течению и тихо, мирно жила, сожалея об ужасах, творившихся всюду. Окончилась, между тем, неудачливая война с Японией. Немногие бойцы вернулись с бранного поля. Жизнь пошла обычным порядком. Город стал расцветать, как дачное местечко. Больные охотнее начали посещать его. В 1910 году приехала даже королева эллинов Великая Княгиня Ольга Константиновна — подлечиться в целебных источниках. Часто видали в это лето старорусские жители и приезжие великую гостью в скромной одежде — то в парке минеральных вод, то на реке, где любила она кататься по вечерам, то в храмах.

Посетила однажды город и другая высокая гостья — Великая Княгиня Елизавета Феодоровна.

A в 1913 году побывал в городе Антиохийский Патриарх Григорий V. С почетом встретили необычного гостя рушане. Даже воинское начальство распорядилось встретить Его Святейшество с оркестром, а по пути расставило по­четный караул. Патриарх в предшествии Креста направился в собор и тут, при помощи переводчика, обратился к горожанам с пламенною речью. Описал он все тяжкое состояние своей небольшой церкви, поддержкою для которой является общение любви со святою Русью и ее самодержавным Царем, и заповедал он любить своего Царя, Божия Помазанника, сознавать великое значение Его царствования для веры православной. Потом Его Святейшество, побывав в некоторых частных домах горожан, отправился в Новгород, принять там участие в юбилейных торжествах у мощей Новгородского святителя Никиты. Не была забыта патриархом Старая Русса; и уже из далекой. патриархии своей он прислал горожанам пасхальное приветствие.

Наконец, снова наступил тяжелый год испытаний родины. Война с австрийцами, немцами и турками встрепенула всю Русь. Загрохотали, заревели страшные орудия на полях битв, в Русса встрепенулась вместе со всею страною. Опять с благословеньями проводила она свой полк на войну, и тотчас же в ней сорганизовался другой полк  — Пореченский. Ушел и он на поля битв, и с того времени все новые и новые запасные полки не перестают сменяться в городе один другим. Стихли несколько в городе шум и веселье. Все объяты заботами о войне, каждый несет свою жертву на алтарь отечества. Везде кипит работа. — Устроены лазареты дня раненых воинов. Около церквей и в городе сорганизовались общества для помощи семействам запасных. Сорганизовались кружки и комитеты помощи воинам на полях битв, и многое отправляют они страдальцам за родину, чтобы облегчить невзгоды военной жизни. Каждый трудится и служит, как может.

Только остановилось как будто мирное дело в городе. На главной улице стоит неоконченным здание реального училища, а на берегу Порусьи — стены для электрической станции, да не то теперь время. Кончится година страданий родины, и заживет по-прежнему Старая Русса.

Так прожил долгие годы древний город. Седою стариною веет от воспоминаний о первых его днях. Смутны, неясны те времена. Но сколько перемен — то счастья, то невзгод пришлось испытать ему даже в эти годы, когда стано­вится известною его жизнь? Сколько раз он погибал и снова воскресал из пепла и развалин, снова вырастал на костях прежних своих обитателей. Большими природными богатствами владел он, зато и цвел, и богател, несмотря на все невзгоды. Приходится лишь с грустью вспо­минать об этих давно минувших годах... Канули они в вечность, как канет все.

Следа не осталось от тех времен... Только некоторые храмы хранят в своих священных стенах воспоминания о них; а остальное все забыто, как бы заросло терни­ем. Даже недавнее прошлое и оно забывается в памяти и исчезает, как будто постепенно отмирая.

Где славные роды купеческие, которые так недавно величались в город? Где они, прежние радетели об интересах Старой Руссы?

Нет уже их. Отошли они в вечность, да как будто начинает заглушаться и память о них.

Где род купцов Сомровых, славившихся богатствами своими? Только в старинных записях да в Новгородском музее, где остались портреты и жемчужные ожерелья это­го славного рода, сохраняется память о нем. Правда, вспоминает и простой народ эту фамилию, когда речь идет о загородной роще, принадлежавшей Сомровым, и после того переменившей уже многих владельцев. Где воспоминанья о старом роде Кузиецовых, славившемся своими именьями? И много можно перечислить старинных, славных в истории города фамилий, о которых остались только одни воспоминания. Только в старых церковных синодиках записаны все они, радевшие о город, не забывавшие и храмов. Часто там вспоминают их как щедрых благотворителей. А осталь­ное все заглохло. На месте их небольших уютных хором выросли другие здания совсем уже непохожие на них.

А город живет — как будто и не бывало в нем этих людей. Вперед он смотрит, ждет новых, светлых дней, как ждали их и все прежние обитатели.

следующие главы